Как царь Пётр якутских шаманов призывал
Вы, наверное, слышали, что первый российский император Пётр Великий умирал долго и мучительно. Он так страдал от болей, что даже через затворённые зимние окна дворца его крики пугали на улице прохожих. Теперь известны и обнародованы обстоятельства его недуга: Пётр страдал «нецарской» болезнью – воспалением мочевых путей и отложением в них камней, что стало результатом бурно прожитой молодости и походных лишений.
Явные признаки болезни проявились в 1722 году, во время так называемой Персидской кампании – в военном походе на восток через Дагестан. А вскоре двум главным докторам империи – личному царскому врачу Блюментросту и основателю Московского генерального госпиталя Билдосу стал ясен окончательный диагноз, не предвещавший ничего хорошего.
К осени 1724 года Петра буквально начали валить с ног страшнейшие приступы в пояснице, но пользовавшие его доктора могли лишь облегчить страдания с помощью катетера, но никак не устранить саму болезнь, поскольку тогдашняя европейская медицина просто не знала таких средств.
Туманящими разум боли вкупе с неурядицами в ближнем окружении заставляли императора в бешенстве колотить докторов и бессильно скрежетать зубами. А после того, как Пётр, спасая в ледяной воде Финского залива простых матросов, жестоко простудился, болезнь окончательно приковала его к постели.
На коллаже – офорт Элляя Сивцева «Камлание» и картина Ивана Никитина «Пётр I на смертном одре».
Тогда-то, по сути, хватаясь за соломинку, император и пересмотрел свои устоявшиеся религиозные позиции. Конечно, истым верующим он никогда не был, но положение высшего лица православного государства и, по сути, главы его церкви – обязывало. Поэтому 26 апреля 1715 года, он лично вписал в новый «Воинский артикул», то бишь Устав такие слова: «Если кто из служивых будет чернокнижник, ружья заговорщик и богохульный чародей, такового наказать шпицрутенами и заключением в оковы, или сожжением». В примечании уточнялось, что костер полагался явно входящим в связь с дьяволом и иным тёмными силами.
И вот теперь тот же самый человек начертал и спешно отправил в губернский город Тобольск (тогдашнюю столицу Сибири) указ с требованием срочно прислать к нему лучших якутских шаманов, о силе которых он был, вероятно, хорошо наслышан.
А если быть точным, то Пётр продублировал своё же распоряжение от 26 июня 1722 года, где он не столь категорично велел сибирскому губернатору князю Черкасскому отправить из Якутска в Санкт-Петербург дворянина Дмитрия Кычкина с «четырьмя шаманами, и шитыми рожами, и знающими писать и читать по манджурски и никански».
Тогда императором, скорее, двигал интерес, который он проявлял ко всему для него новому и необычному, поскольку вместе с «лутчими» шаманами, «которые пользуют от болезней и бутто угадывают, коликое число взять», он хотел увидеть и диковинных японцев, впервые попавших после кораблекрушения на берега якутской в те времена Камчатки. Но указ без должного контроля оказался заволокичен и не выполнен.
В первый же раз Пётр проявил любопытство к шаманам в ещё более молодом возрасте, двумя десятками лет ранее, в 1702 году, когда велел сибирскому воеводе Хрущёву: «Прислать к Москве к будущей зиме трёх или четырёх человек Самояди (так называли тогда ненцев) шаманов, которые совершенно шаманить умели, и дать им провожатых и подводы, и велено их по городам кормить … и везти их с бережением, и велел взять с собою, что к тому шаманству им понадобится. И их не стращать, сказать им будет наша, великого государя, милость».
Но это распоряжение было не выполнено, поскольку Хрущёву якобы удалось с трудом «поймать» в ненецкой тайге лишь двух шаманов, и после их «испытаний» воевода заключил, что «те били в бубен и крычали; а иного де шаманства за ними никакова кроме того нет». Потому он принял решение не отправлять их в Москву, дабы «великого государя казны лишные истраты не было».
Петра такой ответ не устроил, и он потребовал, чтобы «к предбудущему 1704 году с казенщикам безо всякой своей отговорки» прислали шаманов в Москву. «Указал великий государь в Сибирских городех… в Белогорье и в Самояди и в иных ясашных волостях велел сыскать шаманов таких знающих, которые вешки и о всяких делех с болванами своими говорят и их вспрашивают, и в том шаманстве им те болваны отповедь чинят, и они в шаманстве в огонь мечютца и иные мечты чинят; а сыскав выслать в Тобольск…»
Но и эта история ничем не закончилась – Пётр так погрузился в великие имперские дела и планы, что для любопытства молодости просто не оставалось времени, а сибирские чиновники без очередных царских «пинков» спустили команду на тормозах.
И вот теперь, на пороге смерти императора уже в ином тоне было «велено де дворянина Кычкина со определенными по Указу ему с шаманы и с шитыми рожами указанным числом с семьями выслать в самой скорости, в чем и подписаться ему, дабы он Кычкин, по Его Императорского Величества Указу, трактом своим ехал с великим поспешанием, нигде не медля ни часа под опасением жестокого штрафа…»
Современному читателю, конечно, непонятно, что за «шитые рожи» упоминались рядом с шаманами и были также затребованы на берега Невы. Так вот, под ними подразумевались тоже шаманы, но не якуты по национальности, а тунгусы, которые славились не меньшей силой и в ту пору в качестве отличительной особенности ещё носили характерные татуировки на лицах. Подобные «украшения» делались путём продёргивания окрашенных нитей под кожей, отчего и родилось соответствующее времени выражение «шитые рожи».
На этот раз, опасаясь царского гнева, Кычкин быстро исполнил приказ и отправил в столицу «Реэстр» с перечислением почти трёх десятков лучших шаманов края, видимо, чтобы Пётр сам выбрал, кого и сколько пожелает. Понятное дело, император не мог знать, кто из шаманов искуснее, и поэтому просто продублировал в своём указе весь список.
Интересно, что большинство названий волостей в перечне Кычкина созвучны нынешним улусам (районам) Якутии, и по нему можно прекрасно представить места, где жили лучшие шаманы XVIII века. Их география простирается от южных границ края до самого Полюса холода Оймякона, откуда было выбрано целых шесть шаманов.
Не могу не упомянуть, что шаманы «Сыдыбылъ Дабудаковъ и Иктей Кривой» представляли Кокуйскую волость, название которой происходило от села Куокуй, что и ныне соседствует с моим родным Тас-Тумусом. Примечательно и то, что в «Реэстре» среди прочих значились «шаманы жъ Якуцкого города, тамошние уроженцы, русскiе люди Федор Турбинъ, Семенъ Рубачевъ»…
Однако, как ни строг и ни скор был указ, но он все же опоздал и оказался в Якутске уже после смерти Петра. Шаманы не получили шанса помочь своему «далёкому белому царю-солнцу», а вот смогли бы они или нет избавить императора от болезни, – об этом мы поговорим позже.
Видимо, не зная, как посмотрит на приезд в столицу подобных «гостей» новый наследник престола, дело с отправкой отложили и стали о нем забывать. Но в 1729 году «трудный подросток» Пётр II, склонный лишь к безудержной пальбе на охоте и забавам с великовозрастными оболтусами (или фактически правящие за него Долгорукие), вдруг вновь потребовали всё того же Кычкина с его подопечными в Москву, куда переместился царский двор.
Комиссары якутских улусов (так ещё за два века до большевиков называли начальников на местах) спешно бросились поднимать «Реэстр» с именами ранее определенных для столицы шаманов, но выяснили, что «оные тунгусы, которые требуюца», кочуют где-то в тайге. И тогда в одних волостях бросились на поиски означенных в списке, а в других стали лихорадочно искать им замену.
Кычкин же, не желая ударить лицом в грязь перед новым государем, устроил строгий смотр кандидатов и через посыльных вопрошал комиссаров о кандидатах на поездку в Петербург: «А подлинно ли они имеют за собой действительное шаманство? А лутче их шаманством в ведомстве того острога других не имеютца ль?»
Что касается самих шаманов, то многие попытались укрыться от столичной славы в родных лесах, и кое-кому это удалось. Дабы и другие не последовали их примеру, Кычкин распорядился посадить всех отобранных им под стражу, а беглецам учинить сыск. Итак, дело двигалось, но не очень спешно, и в итоге Петр II, как и его предшественник, не дождавшись «шаманского корпуса», в самом начале 1730 года скоропостижно скончался от оспы.
Взошедшая на престол Анна Иоанновна поначалу было «сентября второго дня» 1730 года подтвердила указ, но в августе следующего года, когда шаманы и «шитые рожи» после всех перипетий наконец-то отбыли в Петербург, почему-то другим указом вернула их с дороги домой.
Возможно, отсоветовал вошедший в силу Бирон, берущий во всём пример с «цивилизованной» Европы. И может быть, зря. Очередной заморский лекарь, прописавший было Анне перед смертью (от камней почек) среди зимы высушенные и истёртые в порошок эмбрионы зайчихи, сетовал, что до начала лета этого снадобья, увы, не заполучить. Как наглядно видно из рецепта, этот представитель официальной медицины действовал то ли не лучше заурядного знахаря, то ли наоборот был слишком продвинут для своего времени, пытаясь использовать в XVIII веке стволовые клетки.
Что же касается настоящего шамана (вы об этом позже услышите), то он лишь одной силой своей энергии мог бы раздробить злосчастные августейшие камни или растворить их с помощью травяных настоев. А в крайнем случае – быстро отправить парочку-другую духов за беременной зайчихой в прошлое или будущее. Тем более что перед кончиной Анна Иоанновна и сама окончательно поверила в мистику.
Однажды вечером, увидев в компании с перепугавшимся Бироном собственную живую копию на троне, она остановила узревшего заговор и призвавшего стражу фаворита: «Не надо кричать и стрелять! Это – не самозванка, это моя смерть за мной пришла…» Так оно и получилось…
Владимир ФЁДОРОВ
От редакции. О том, как искали помощи у шаманов и ждали от них прорицаний другие российские властители, вы сможете прочитать в книге Владимира Федорова «Служители трёх миров», которая выйдет в издательстве «Эксмо» в начале февраля этого года.
Справка:
Фёдоров Владимир Николаевич, народный писатель Якутии, поэт, прозаик, драматург, журналист, фотограф. По первой профессии – геолог.
Лауреат Большой литературной премии России, международных премий «Летящее перо» и «Триумф», всероссийских премий Николая Гумилёва, Николая Лескова, «Золотое перо Руси», Государственной премии Якутии им. П.А.Ойунского и других писательских наград.
Автор около 30 книг – сборников стихов, повестей, романа, изданий по традиционным верованиям, более десяти пьес, показанных на сценах Якутии, Дальнего Востока, Москвы и Санкт-Петербурга.
По произведениям В.Фёдорова сняты художественные фильмы «Русалка» и «Первые». Отдельные книги стихов и рассказов переведены и изданы в Германии, Болгарии, Украине, Армении, Азербайджане.
Родился, вырос и работал до 2011 года в Якутии. В настоящее время живёт в Москве.
